Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это
вам кажется только, что близко; а
вы вообразите себе, что далеко. Как бы я
был счастлив, сударыня, если б мог прижать
вас в свои объятия.
Бобчинский. Сначала
вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Хлестаков. Да вот тогда
вы дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже
вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к
вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать
вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого
вы знаете. Ведь
вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера
вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Осип. Ну, а простова-то что у
вас есть?
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для
вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Скажите, пожалуйста, нет ли у
вас каких-нибудь развлечений, обществ, где бы можно
было, например, поиграть в карты?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у
вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли
вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Хлестаков (рисуется).Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что
вы меня приняли за такого человека, который… Осмелюсь ли спросить
вас: куда
вы намерены
были идти?
Хлестаков.
Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак не могу
быть равнодушен. Как
вы? Какие
вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Мишка. Да для
вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда
вы не
будете кушать, а вот как барин ваш сядет за стол, так и
вам того же кушанья отпустят.
Артемий Филиппович. То
есть не изволите ли
вы спрашивать, как их зовут?
Анна Андреевна. Скажите, так это
вы были Брамбеус?
Вы, может
быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге.
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам
выпил с нами, чокнулся
С Корёгой покоренною:
«Ну, благо
вы сдались!
Трудись! Кому
вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я
вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне
поют: «Трудись...
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы
есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да
вы же дать сулилися…
А птичка им в ответ:
«Все скатерть самобраная
Чинить, стирать, просушивать
Вам будет… Ну, пусти...
Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А
вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и
вас.
Бог приберет Последыша
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так
будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина… Увидите...
Коли
вы больше спросите,
И раз и два — исполнится
По вашему желанию,
А в третий
быть беде!»
И улетела пеночка
С своим родимым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
Пришел в ряды последние,
Где
были наши странники,
И ласково сказал:
«
Вы люди чужестранные,
Что с
вами он поделает?
Стародум. О сударыня, мне очень
было бы досадно, ежели б
вы сюда пожаловали ране.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для
вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете
быть возможно.
Правдин. Каким же образом? Происшествии с человеком ваших качеств никому равнодушны
быть не могут.
Вы меня крайне одолжите, если расскажете…
Правдин. Это
был тот пакет, о котором при
вас сама здешняя хозяйка вчера меня уведомила.
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с
вами должен встретиться… Сердечно
буду рад, если он увидится с
вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «
Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
— Ваше я, что ли,
пила? — огрызалась беспутная Клемантинка, — кабы не моя несчастная слабость, да не покинули меня паны мои милые, узнали бы
вы у меня ужо, какова я
есть!
—
Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж если экая выжига князя не сыщет, так судите
вы меня судом милостивым, рубите с плеч мою голову бесталанную!
— Если
вы изволите
быть в нем настоятельницей, то я хоть сейчас готов дать обет послушания, — галантерейно отвечал Грустилов.
—
Вам, старички-братики, и книги в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы
были!
— И тех из
вас, которым ни до чего дела нет, я
буду миловать; прочих же всех — казнить.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а
вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует
вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть
вами, а ищите
вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, — и тот
будет володеть
вами!
— И
будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол,
вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
— А по праздникам
будем есть у
вас пироги!
—
Вы никогда прежде не
были в Москве? — сказал ей Константин, чтобы сказать что-нибудь.
— Алексей Александрович, — сказала она, взглядывая на него и не опуская глаз под его устремленным на ее прическу взором, — я преступная женщина, я дурная женщина, но я то же, что я
была, что я сказала
вам тогда, и приехала сказать
вам, что я не могу ничего переменить.
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо
вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я
буду там в 6 часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
― Как здоровье вашей жены?
Вы были в концерте? Мы не могли. Мама должна
была быть на панихиде.
— Кончено то, что
вы возьмете меня, какой бы я ни
был, не откажетесь от меня? Да?
— Через неделю. Ответ же ваш о том, принимаете ли
вы на себя ходатайство по этому делу и на каких условиях,
вы будете так добры, сообщите мне.
—
Вы должны ее любить. Она бредит
вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и
была в отчаянии, что не застала
вас. Она говорит, что
вы настоящая героиня романа и что, если б она
была мужчиною, она бы наделала зa
вас тысячу глупостей. Стремов ей говорит, что она и так их делает.
— Ведь я прошу одного, прошу права надеяться, мучаться, как теперь; но, если и этого нельзя, велите мне исчезнуть, и я исчезну.
Вы не
будете видеть меня, если мое присутствие тяжело
вам.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она
была прелестна тем новым сиянием счастия, которое
было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и
вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не
был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики
есть?» А он ему говорит: «
вы третий». Да, брат, так-то!
— Я видел, что
вы были в нерешительности насчет меня, — добродушно улыбаясь сказал Левин, — но я поторопился начать умный разговор, чтобы загладить свой полушубок.